Неточные совпадения
«
Сегодня в десятом часу вечера приходи ко мне по большой лестнице; муж мой уехал в Пятигорск и завтра
утром только вернется. Моих людей и горничных не будет в доме: я им всем раздала билеты, также и людям княгини. Я жду тебя; приходи непременно».
Но день протек, и нет ответа.
Другой настал: всё нет, как нет.
Бледна как тень, с
утра одета,
Татьяна ждет: когда ж ответ?
Приехал Ольгин обожатель.
«Скажите: где же ваш приятель? —
Ему вопрос хозяйки был. —
Он что-то нас совсем забыл».
Татьяна, вспыхнув, задрожала.
«
Сегодня быть он обещал, —
Старушке Ленский отвечал, —
Да, видно, почта задержала». —
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор.
А сама-то весь-то день
сегодня моет, чистит, чинит, корыто сама, с своею слабенькою-то силой, в комнату втащила, запыхалась, так и упала на постель; а то мы в ряды еще с ней
утром ходили, башмачки Полечке и Лене купить, потому у них все развалились, только у нас денег-то и недостало по расчету, очень много недостало, а она такие миленькие ботиночки выбрала, потому у ней вкус есть, вы не знаете…
— Про вас же, маменька, я и говорить не смею, — продолжал он будто заученный с
утра урок, —
сегодня только мог я сообразить сколько-нибудь, как должны были вы здесь, вчера, измучиться в ожидании моего возвращения.
Утром сегодня я разменял, для своих надобностей, несколько пятипроцентных билетов, на сумму, номинально, в три тысячи рублей.
Она припомнила вдруг, что Раскольников сам хотел к ней
сегодня зайти, может, еще
утром, может, сейчас!
— А знаешь что? — вдруг обратился он к Разумихину с плутоватою улыбкой, — я, брат,
сегодня заметил, что ты с
утра в каком-то необыкновенном волнении состоишь? Правда?
Этот парень, давно знакомый, еще
утром сегодня был добродушен, весел, услужлив, а теперь круглое лицо его странно обсохло, заострилось, точно после болезни; он посматривал на Самгина незнакомым взглядом и вполголоса говорил...
Он, как встанет
утром с постели, после чая ляжет тотчас на диван, подопрет голову рукой и обдумывает, не щадя сил, до тех пор, пока, наконец, голова утомится от тяжелой работы и когда совесть скажет: довольно сделано
сегодня для общего блага.
«В самом деле, сирени вянут! — думал он. — Зачем это письмо? К чему я не спал всю ночь, писал
утром? Вот теперь, как стало на душе опять покойно (он зевнул)… ужасно спать хочется. А если б письма не было, и ничего б этого не было: она бы не плакала, было бы все по-вчерашнему; тихо сидели бы мы тут же, в аллее, глядели друг на друга, говорили о счастье. И
сегодня бы так же и завтра…» Он зевнул во весь рот.
— Ты засыпал бы с каждым днем все глубже — не правда ли? А я? Ты видишь, какая я? Я не состареюсь, не устану жить никогда. А с тобой мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом Масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем; ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а
утром просыпались бы с желанием, чтоб
сегодня походило на вчера… вот наше будущее — да? Разве это жизнь? Я зачахну, умру… за что, Илья? Будешь ли ты счастлив…
— До великодушия еще не дошло, посмотрим, — сказала она, взяв его под руку. — Пойдемте гулять: какое
утро!
Сегодня будет очень жарко.
— Бабушка! заключим договор, — сказал Райский, — предоставим полную свободу друг другу и не будем взыскательны! Вы делайте, как хотите, и я буду делать, что и как вздумаю… Обед я ваш съем
сегодня за ужином, вино выпью и ночь всю пробуду до
утра, по крайней мере
сегодня. А куда завтра денусь, где буду обедать и где ночую — не знаю!
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (один только Бог знает зачем) послав копию с него барону Бьорингу, он, естественно,
сегодня же, в течение дня, должен был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с
утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как я узнал потом, воротившись еще
утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны и выметены.
Сегодня старик приехал рано
утром и написал предлинное извинение, говоря, что он огорчен случившимся; жалеет, что мы не можем указать виновных, что их бы наказали весьма строго; просил не сердиться и оправдывался незнанием корейцев о том, что делается «внутри четырех морей», то есть на белом свете.
Подите с ними! Они стали ссылаться на свои законы, обычаи. На другое
утро приехал Кичибе и взял ответ к губернатору. Только что он отвалил, явились и баниосы, а
сегодня, 11 числа, они приехали сказать, что письмо отдали, но что из Едо не получено и т. п. Потом заметили, зачем мы ездим кругом горы Паппенберга. «Так хочется», — отвечали им.
Сегодня с
утра движение и сборы на фрегате: затеяли свезти на берег команду. Офицеры тоже захотели провести там день, обедать и пить чай. «Где же это они будут обедать? — думал я, — ведь там ни стульев, ни столов», и не знал, ехать или нет; но и оставаться почти одному на фрегате тоже невесело.
Были
сегодня баниосы и
утром и вечером.
Сегодня, 11-го января,
утро ясное, море стихает. Виден Эддистонский маяк и гладкий, безотрадный утес Лизарда. Прощайте, прощайте! Мы у порога в океан.
Но дунул холод, свежий ветер, и стоножки, тараканы — все исчезло. Взяли три рифа, а
сегодня, 31-го марта
утром, и четвертый. Грот взяли на гитовы и поставили грот-трисель. NO дует с холодом: вдруг из тропиков, через пять дней — чуть не в мороз! Нет и 10° тепла. Стихает — слава Богу!
Сегодня встаем
утром: теплее вчерашнего; идем на фордевинд, то есть ветер дует прямо с кормы; ходу пять узлов и ветер умеренный. «Свистать всех наверх — на якорь становиться!» — слышу давеча и бегу на ют. Вот мы и на якоре. Но что за безотрадные скалы! какие дикие места! ни кустика нет. Говорят, есть деревня тут: да где же? не видать ничего, кроме скал.
Сегодня, 30-го, просыпаемся, говорят, что Кичибе и Эйноске сидят у нас с шести часов
утра, — вот как живо стали поворачиваться!
Третьего дня прошли Батан, вчера
утром были в группе северных островов Баши, Байет и других;
сегодня другой день штиль; идем узел-два.
— Когда мы подъедем, ты выйди у подъезда, а потом через полчаса я тебе сама отворю двери… — шептала Половодова, когда карета катилась мимо бахаревского дома. — Александр домой приедет только
утром… У них
сегодня в «Магните» будет разливанное море. Тебя, вероятно, приглашали туда?
Но вот прошло четыре года. В одно тихое, теплое
утро в больницу принесли письмо. Вера Иосифовна писала Дмитрию Ионычу, что очень соскучилась по нем, и просила его непременно пожаловать к ней и облегчить ее страдания, и кстати же
сегодня день ее рождения. Внизу была приписка: «К просьбе мамы присоединяюсь и я. Я.».
—
Утром? Я не говорил, что
утром… А впрочем, может, и
утром. Веришь ли, я ведь здесь обедал
сегодня, единственно чтобы не обедать со стариком, до того он мне стал противен. Я от него от одного давно бы уехал. А ты что так беспокоишься, что я уезжаю. У нас с тобой еще бог знает сколько времени до отъезда. Целая вечность времени, бессмертие!
Одним словом, я готов на все, выдам все документы, какие потребуете, все подпишу… и мы эту бумагу сейчас же и совершили бы, и если бы можно, если бы только можно, то
сегодня же бы
утром…
«Любезнейшие мои, — говорю я, — друзья и товарищи, не беспокойтесь, чтоб я в отставку подал, потому что это я уже и сделал, я уже подал,
сегодня же в канцелярии,
утром, и когда получу отставку, тогда тотчас же в монастырь пойду, для того и в отставку подаю».
— Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я все
утро была уверена, что вы
сегодня придете.
Утром, когда я проснулся, первое, что бросилось мне в глаза, был туман. Скоро все разъяснилось — шел снег. Хорошо, что мы ориентировались вчера, и потому
сегодня с бивака могли сразу взять верное направление.
Когда идешь в дальнюю дорогу, то уже не разбираешь погоды.
Сегодня вымокнешь, завтра высохнешь, потом опять вымокнешь и т.д. В самом деле, если все дождливые дни сидеть на месте, то, пожалуй, недалеко уйдешь за лето. Мы решили попытать счастья и хорошо сделали. Часам к 10
утра стало видно, что погода разгуливается. Действительно, в течение дня она сменялась несколько раз: то светило солнце, то шел дождь. Подсохшая было дорога размокла, и опять появились лужи.
— Ну, так вот что.
Сегодня я новых лекарств привезла; вот это — майский бальзам, живот ему чаще натирайте, а на ночь скатайте катышук и внутрь принять дайте. Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя, на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно он не облегчался, промывательное поставьте. Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас оставлю; пускай за больным походит, а завтра
утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
— Я
сегодня земляники фунтов пять наварила да бутыль наливки налила. Грибы показались, завтра пирог закажу. Клубника в саду поспевает, с
утра собирать будем. Столько дела, столько дела разом собралось, что не знаешь, куда и поспевать.
— Слышали, утром-то
сегодня? Под Каменным мостом кит на мель сел… Народищу там!
На этот раз не только не отворили у Рогожина, но не отворилась даже и дверь в квартиру старушки. Князь сошел к дворнику и насилу отыскал его на дворе; дворник был чем-то занят и едва отвечал, едва даже глядел, но все-таки объявил положительно, что Парфен Семенович «вышел с самого раннего
утра, уехал в Павловск и домой
сегодня не будет».
— Нет? Вы сказали: нет? — настойчиво допрашивала неумолимая Лизавета Прокофьевна, — довольно, я буду помнить, что вы
сегодня, в среду
утром, на мой вопрос сказали мне «нет». Что у нас
сегодня, среда?
И верите ли: каждое
утро он нам здесь эту же речь пересказывает, точь-в-точь, как там ее говорил; пятый раз
сегодня; вот пред самым вашим приходом читал, до того понравилось.
— Помилуйте, и без обиды натурально хочется узнать; вы мать. Мы сошлись
сегодня с Аглаей Ивановной у зеленой скамейки ровно в семь часов
утра, вследствие ее вчерашнего приглашения. Она дала мне знать вчера вечером запиской, что ей надо видеть меня и говорить со мной о важном деле. Мы свиделись и проговорили целый час о делах, собственно одной Аглаи Ивановны касающихся; вот и всё.
Слезы закапали по щекам Марьи Дмитриевны; она не
утирала их: она любила плакать. Лаврецкий сидел как на угольях. «Боже мой, — думал он, — что же это за пытка, что за день мне выдался
сегодня!»
Даже ночью не спится Луке Назарычу: все он слышит грохот телег и конский топот. А встанет
утром и сейчас к окну: может быть,
сегодня остановятся. Не все же уедут… Раза два из господского дома забегал к Луке Назарычу верный раб Аристашка, который тоже мучился переселением.
Наконец,
сегодня, то есть 21 августа, явился Пальм и завтра
утром увозит Дурова, который непременно сам заедет к вам. Вопрос в том, застанет ли он вас дома. Во всяком случае, у вас на столе будет и рукопись и это письмо… [Дальше — просьба достать для петрашевца С. Ф. Дурова сочинения Фурье. Дуров уехал в Москву 22 августа (неизданное письмо Пущина к жене от 24 августа).]
Сегодня запоздал с письмами: рано
утром думал писать, но прислала за мною Марья Николаевна — она как-то ночью занемогла своим припадком в сердечной полости, — я у нее пробыл долго и тогда только ушел, когда она совершенно успокоилась, и сел писать. В час еду к Сашеньке — кончать портрет. Вы все это увидите.
Из 7-го номера пишу тебе два слова, добрый, сердечный друг. Вчера
утром сюда приехал и
сегодня отправляюсь в дальнейший путь. Эта даль должна, наконец, меня с тобой сблизить. До сих пор благополучно с Ваней путешествуем. Менее двух суток досюда спутник мой не скучает и на станциях не болтает с бабами. Они его называют: говорок — и меня преследуют вопросами об нем…
Сегодня в 8 часов
утра мы переехали Иртыш и увидели на горе Тобольск.
Всматриваясь в эту фигуру, вы узнавали в нем доктора Розанова. Он
сегодня ехал со следствия, завернул к Помаде, а тут поднялась кура, и он остался у него до
утра.
— Вздор! Нет, покорно вас благодарю. Когда гибнет дело, так хорошо начатое, так это не вздор. По крайней мере для меня это не вздор. Я положительно уверен, что это какой-нибудь негодяй нарочно подстраивает. Помилуйте, — продолжал он, вставая, —
сегодня еще перед
утром зашел, как нарочно, и все три были здоровехоньки, а теперь вдруг приходит и говорит: «пуздыхалы воны».
Вчера
утром вышли какие-то нелады с дирекцией, а вечером публика приняла ее не так восторженно, как бы ей хотелось, или, может быть, это ей просто показалось, а
сегодня в газетах дурак рецензент, который столько же понимал в искусстве, сколько корова в астрономии, расхвалил в большой заметке ее соперницу Титанову.
«Так, значит,
сегодня вечером только и много завтра
утром можно будет пробыть у ней!» — подумал Павел и с грустью склонил голову. Встретиться с самим господином Фатеевым он как бы даже побаивался немного.
— Я докажу вам, милостивый государь, и
сегодня же докажу, какой я француз, — кричал Коптин и вслед за тем подбежал к иконе, ударил себя в грудь и воскликнул: — Царица небесная! Накажи вот этого господина за то, что он меня нерусским называет! — говорил он, указывая на Вихрова, и потом, видимо, утомившись,
утер себе лоб и убежал к себе в спальню, все, однако, с азартом повторяя. — Я нерусский, я француз!
Я положил, не откладывая,
сегодня же
утром купить ей новое платье. На это дикое, ожесточенное существо нужно было действовать добротой. Она смотрела так, как будто никогда и не видывала добрых людей. Если она уж раз, несмотря на жестокое наказание, изорвала в клочки свое первое, такое же платье, то с каким же ожесточением она должна была смотреть на него теперь, когда оно напоминало ей такую ужасную недавнюю минуту.